Меня много раз спрашивали «как тебе это удалось?» — любой врач нарколог, если бы ему потребовалось ответить за меня сказал бы «а ему не удалось. Ему и не удастся никогда. Жажда уколоться в нем будет жить вечно. К нам приходили и 50–летние, которые сначала хотели вспомнить молодость, а потом вдруг обнаружили себя сидящими на жесткой системе». Да, нарколог, конечно, прав. Жажда кайфа будет сидеть в наркомане всегда. Нарколог ошибается в другом, — эта самая жажда кайфа была во мне, по моему глубочайшему убеждению всегда – с самого рождения. А героин был самой мощной и самой тяжелой формой жажды. Для меня желание чувствовать себя хорошо, ничего для этого не делая естественно. И вот, на момент, когда я пишу эти строки, я 8 или 9 (не буду считать срок точно, потому что мне, в отличие от нарколога, он не интересен), я ни разу не срывался. Передо мной много раз лежал героин, я ни разу к нему не притрагивался. И сколько бы раз не лежал, думаю такого желания не возникнет. Почему? Для м
еня вполне очевидна связь боль – героин. За те 6 лет, что я провел, употребляя его, я понял, что наслаждение есть оборотная сторона, героина, а не лицевая. И только так. Чем дольше ты его употребляешь, тем дольше ты видишь эту самую лицевую часть, она увеличивается пропорционально тому времени, что ты торчишь. Какой идиот выберет жизнь в постоянной боли? Я, разумеется, не гений, вполне понимаю, что избежать в этой жизни боли совсем не удастся никоим образом, но зачем же увеличивать тот срок, во время которого ты ее испытываешь?
Но этот аргумент не главный. Мой организм помнит о нем на клеточном уровне, но приказы всегда исходили не от твоего тела, а от твоего духа. И вот этот самый дух нашел совсем иные источники кайфа, источники наслаждения. Вполне социально приемлемые и не укорачивающие жизнь. Самую большую услугу, сам того не зная, мне оказал Штанга. Начав заниматься железом, качая его каждый день, день ото дня, я получал ту самую мышечную радость, которой называется вброс в мозг эндорфинов, получаемый после физических упражнений. Прекратив колоться, я перерастал получать кайф из внешних источников, занятия же в тренажерном зале, пусть и не в таких количествах, которые возможны, после хорошего укола, приносили организму то самое химическое соединение, которого не хватало. Но это не было самым главным – через три – четыре месяца упорных тренировок, я увидел реальные результаты в зеркале. Прибавив n–ное количество килограмм, я стал все больше напоминать уверенного в себе человека. Трудно быть не ув
еренным в себе, нарастив такое количества мяса (настоящего мяса). Трудно бояться встречи с кем–либо, будучи готовым противостоять насилию. Все героиновые наркоманы при встрече с грубой, физической силой, а то и с просто реальной угрозой ее применения, убегут, и это я могу вам гарантировать. В основе любой героиновой зависимости лежит слабость, порок воли, неуверенность в себе. Когда ты с каждым упражнением становишься дальше от слабости внутри, ты перестаешь бояться. И это неземной кайф, которого ты до этого никогда не испытывал, когда ты всего боялся. Тренажерный зал стал первым кирпичиком, из которого выстроилась моя замена героину. Уже через полгода на этом – первом кирпичике можно было строить другую жизнь. Тогда же отец нашел мне низкооплачиваемую работу по юридической профессии. Спустя год после выхода я снял
Я всегда воспринимал литературу сквозь призму плохого учителя в школе и творчества Максима Горького. Каково же было мое удивление, когда я открыл свою первую книгу Чарльза Буковски, который бывал так пьян, что не мог открыть дверь. Потом первую книгу Шарля Бодлера, который чувствовал себя богом, съедая кусок гашиша. Потом первую книгу Уильяма Берроуза, который валялся в потной койке на третью ночь ломки. Передо мной был совершенно другой мир. Мир людей, пишущих о реальном, о том, что существует, о том что действительно есть. Мире, полном того, о чем я раньше не знал. Мире о том, который я знал, но, о котором, думал нельзя писать – мире алкоголя, женщин, наркотиков, ужаса, боли, страданий, изысканий. И это было началом. Я увидел тысячу жизней, которые можно прожить. Полных всего. Полных чего–то помимо зависания на лестничной клетке в ожидании барыги. Все они ждали меня: Гамсун и Фанте, Сартр и Хаксли, Селин и Керуак, Рембо и Верлен, Достоевский и Эллис. Книга за книгой мои нов
ые знакомые заставляли меня проживать чью–то еще жизнь, и все эти жизни были тем, что я каждый раз видел за окном. Эта литература отражала реальность и была этим безумно хороша! Сидя в схемной квартире, частенько голодая и не имея денег, чтобы добраться до работы, я жил вместе с героями книг, понимал их и радовался, что я такой не один, что существовали тысячи таких же ребят как я. В этом было очень много романтики. Вокруг меня плясали стены, я был жив, и это, безусловно, был кайф! Отличный от героинового, другой, живой и гораздо более многообразный.
И третий кайф – the last, but not the least – женщины. О них я напишу вам в следующий раз.
© Игорь Хлопов
Ответ: 277>>271
>И третий кайф – the last, but not the least – женщины. О них я напишу вам в следующий раз.
А вот об этом можно подробнее.
] -
[
] -
[
] -
[
] -
[
] -
[
]
]